Неточные совпадения
Из театра Степан Аркадьич заехал в Охотный ряд, сам выбрал рыбу и спаржу к обеду и в 12 часов был уже у Дюссо, где ему нужно было быть у троих, как на его
счастье, стоявших в одной гостинице: у Левина, остановившегося тут и недавно приехавшего из-за границы, у нового своего начальника, только что поступившего на это
высшее место и ревизовавшего Москву, и у зятя Каренина, чтобы его непременно привезти обедать.
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие
высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал больше
счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе живет Христос и что, подписывая бумаги, он исполняет Его волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении иметь ту, хотя бы и выдуманную, высоту, с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
Ночью приходит ко мне, — в одном доме живем, — жалуется: вот, Шлейермахер утверждает, что идея
счастья была акушеркой, при ее помощи разум родил понятие о
высшем благе.
Но он же сказал, что добродетель и блаженство разнородны по существу и что Кант ошибался, смешав идею
высшего блага с элементами
счастья.
Но если я и вымолвил это, то смотрел я с любовью. Говорили мы как два друга, в
высшем и полном смысле слова. Он привел меня сюда, чтобы что-то мне выяснить, рассказать, оправдать; а между тем уже все было, раньше слов, разъяснено и оправдано. Что бы я ни услышал от него теперь — результат уже был достигнут, и мы оба со
счастием знали про это и так и смотрели друг на друга.
Затихшее было жестокое чувство оскорбленной гордости поднялось в нем с новой силой, как только она упомянула о больнице. «Он, человек света, за которого за
счастье сочла бы выдти всякая девушка
высшего круга, предложил себя мужем этой женщине, и она не могла подождать и завела шашни с фельдшером», думал он, с ненавистью глядя на нее.
Признание
высшим благом
счастья, благополучия, безболезненного состояния людей, прямых интересов данного поколения должно привести к застою, к боязни творческого движения и истории.
— О, как вы говорите, какие смелые и
высшие слова, — вскричала мамаша. — Вы скажете и как будто пронзите. А между тем
счастие,
счастие — где оно? Кто может сказать про себя, что он счастлив? О, если уж вы были так добры, что допустили нас сегодня еще раз вас видеть, то выслушайте всё, что я вам прошлый раз не договорила, не посмела сказать, всё, чем я так страдаю, и так давно, давно! Я страдаю, простите меня, я страдаю… — И она в каком-то горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.
Выражение
счастия в ее глазах доходило до страдания. Должно быть, чувство радости, доведенное до
высшей степени, смешивается с выражением боли, потому что и она мне сказала: «Какой у тебя измученный вид».
Да, это были те дни полноты и личного
счастья, в которые человек, не подозревая, касается
высшего предела, последнего края личного
счастья.
Конечно, причиной и единственным источником этого
счастья был Галактион, и Вахрушка относился к нему, как к существу
высшей породы.
Отец, мать и сестры, все поспели в гостиную, чтобы всё это видеть и выслушать, и всех поразила «нелепость, которая не может иметь ни малейших последствий», а еще более серьезное настроение Аглаи, с каким она высказалась об этой нелепости. Все переглянулись вопросительно; но князь, кажется, не понял этих слов и был на
высшей степени
счастья.
— Ну так знайте, что Шатов считает этот донос своим гражданским подвигом, самым
высшим своим убеждением, а доказательство, — что сам же он отчасти рискует пред правительством, хотя, конечно, ему много простят за донос. Этакой уже ни за что не откажется. Никакое
счастье не победит; через день опомнится, укоряя себя, пойдет и исполнит. К тому же я не вижу никакого
счастья в том, что жена, после трех лет, пришла к нему родить ставрогинского ребенка.
Кто считает
высшей целью жизни
счастье, довольство, в каком бы кругу оно ни было и насчет чего бы оно ни досталось, — тот будет против нее.
К
счастию, на каждого старшего у нас бывает еще
высший старший, и Фермор надеялся найти себе защиту выше.
Выходит такое
счастие этому ее блудяге-сыну, что переводят его в
высший класс.
Дальше случилось именно то, о чем я не смел и думать, как о
высшем и никогда для меня недосягаемом
счастье.
Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от
высшего, от более важного, чем
счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе.
Вообще фраза, как бы она ни была красива и глубока, действует только на равнодушных, но не всегда может удовлетворить тех, кто счастлив или несчастлив; потому-то
высшим выражением
счастья или несчастья является чаще всего безмолвие; влюбленные понимают друг друга лучше, когда молчат, а горячая, страстная речь, сказанная на могиле, трогает только посторонних, вдове же и детям умершего кажется она холодной и ничтожной.
Это не может не стать
высшею и насущнейшею задачею науки, потому что в этом — коренное условие человеческого
счастья.
Неподвластно
высшей силе
Счастье в прихотях своих:
Друг Патрокл давно в могиле,
А Терсит еще в живых!..
Я бы позволил каждому назвать себя презренным эгоистом и подлецом, если бы ради моего личного комфорта и
счастия, ради моих личных выгод решился пожертвовать
счастием миллионов и делом, которое составляет
высшие стремления людей нашего закала.
Αλλ' έ'κβιβάσαντες αι5τό πάσης ποιότητος — εν γαρ των εις την μακαριότητα αυτού και την ακραν εύδαιμονίαν fjv το ψιλήν ανευ χαρακτήρας την ΰπαρξιν καταλαμβάνεσθαι — την κατά το είναι μόνον φαντασίαν ένεδέξαντο, μη μορφώσαντες αυτό» (Сущее не сравнивают ни с какой идеен о происшедшем, но, освободив его от всякого качества, — ибо одно только ответствовало бы
высшему его блаженству и предельному
счастью, — принимают его как новое бытие без всякого качества, допускают относительно его только представление о бытии, совершенно его не определяя...
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις, Бог не может быть мыслим ни безусловным благом и любовью, ни абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом; по своему существу Бог выше всех этих атрибутов личного бытия, — лучше, чем само благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он не есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (
Высшее благо — Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства, счастливее самого
счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
В
счастье, на
высшей ступени
счастья, «человек делается вполне добр и хорош».
«Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той
высшей ступени
счастья, когда человек делается вполне добр и хорош и не верит в возможность зла, несчастья и горя».
«Я не могу быть счастлив, — пишет самоубийца, — даже и при самом
высшем и непосредственном
счастье любви к ближнему и любви ко мне человечества, ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все
счастье это, и вся любовь, и все человечество — обратимся в ничто, в прежний хаос.
Натуры эти были в
высшей степени способны не только к наслаждению
счастьем, но и к перенесению несчастия.
Тот самый, «верный земле» современный писатель, который
высшею наградою в борьбе считает собственную гибель, пишет: «Одно я знаю, — не к
счастью нужно стремиться, зачем
счастье?
Теперь он, по своей юношеской неопытности, считал себя связанным с нею крепчайшими узами и удивлялся только одному, как его
счастье не просвечивает наружу, и никто не видит, где скрыт
высший счастливец.
Свобода и достоинство человека не позволяют видеть в
счастье и удовлетворении цель и
высшее благо жизни.
Высшая справедливость заключается не в том, чтобы соблюдать канцелярский порядок да черед, а в том, что, находясь при власти, делать посредством ее большее количество людей счастливыми, да и давать не призрачное, а настоящее
счастье…
Об этой-то Елизавете Андреевне и вспомнил Серж, возымев «благое намерение» совершить первую подлость. Он ей понравился, это несомненно. Да и что же в этом удивительного? Он… красив… богат… Остальное пойдет как по маслу… Обмануть своего старого товарища… совратить с истинного пути эту женщину — полуребенка… до сих пор такую любящую, такую верную… разбить его
счастье… убить эту любовь… разве это не будет подлостью
высшей пробы… приятной и шикарной?..
Он заставил себя полюбить ее иною,
высшею, нежели обыкновенная, любовью; выбросил из нее всякое присущее ей плотское чувство и в ее
счастье стал находить свое, переживал за нее и вместе с нею сладость любви ее к его другу Шатову, за нее переносил муки ревности, о которых она, наивная и чистая, пока не имела ни малейшего понятия.
Разразившийся над ним удар заставил его обратиться к Тому
Высшему Существу, о котором он позабыл в этом довольстве и
счастии, в гордом, присущем человеку сознании, что жизнь зависит от него самого, что он сам для себя может создать и
счастье и несчастье.
Счастье ему и тут благоприятствовало — сибирский богач был принят с распростертыми объятиями не только петербургским первостатейным купечеством, но и
высшим кругом, тоже с приятностью преклоняющим свое ухо, а вместе и голову перед чудной мелодией звенящего золота.
— Так весело, как никогда в жизни! — сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтоб обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той
высшей ступени
счастия, когда человек делается вполне добр и хорош, и не верит в возможность зла, несчастия и горя.
И опять, чем
высшей ступени достигли люди в мире, тем больше они лишены этого главного условия
счастья.
Вместо того, чтобы вся жизнь наша была установлена на насилии, чтобы каждая радость наша добывалась и ограждалась насилием; вместо того, чтобы каждый из нас был наказываемым или наказывающим с детства и до глубокой старости, я представил себе, что всем нам внушается словом и делом, что месть есть самое низкое животное чувство, что насилие есть не только позорный поступок, но поступок, лишающий человека истинного
счастья, что радость жизни есть только та, которую не нужно ограждать насилием, что
высшее уважение заслуживает не тот, кто отнимает или удерживает свое от других и кому служат другие, а тот, кто больше отдает свое и больше служит другим.